- что мы способны отказаться от торговли с ними, прежде чем они согласятся на равную торговлю".16 Америке пришлось создать собственную систему навигации и прибегнуть к коммерческому возмездию против европейских государств, особенно Великобритании, чтобы заставить их освободить свою международную торговлю.

Республиканцы были уверены в способности Америки оказать экономическое давление на Великобританию, поскольку считали, что она в большей степени зависит от Соединенных Штатов в коммерческом плане, чем наоборот. Хотя Великобритания была главным покупателем американского экспорта, который республиканцы считали "предметами первой необходимости", она также продавала Америке больше товаров, чем любая другая страна. Поскольку Британия поставляла почти 80 процентов американского импорта, республиканцам казалось, что ее промышленность особенно зависит от американских рынков. А поскольку бывшая страна-мать отправляла в Америку в основном "предметы роскоши" или "излишества", Британия казалась особенно уязвимой для американского торгового принуждения.17

Хотя американцы всегда переоценивали эффективность соглашений о неимпорте 1760-1770-х годов, многие продолжали считать их особым оружием Америки в борьбе с Великобританией. "По общему мнению, - писал известный торговец Уильям Бингем в 1784 году, - ни одна страна не зависит от иностранного спроса на излишние продукты искусства и промышленности [чем Англия]; и что роскошь и экстравагантность ее жителей уже дошли до крайней точки злоупотребления и не могут быть увеличены настолько, чтобы увеличить внутреннее потребление пропорционально уменьшению, которое произойдет при сокращении внешней торговли".18

Другими словами, если американцы ограничат закупки английских предметов роскоши, не имея для них рынка в других странах, бедняки-производители в Англии будут лишены работы, что приведет к голоду и бунтам, которые заставят правительство изменить свою политику. Возможность воспользоваться восприимчивостью Англии к такого рода экономическому принуждению была подорвана договором Джея 1795 года, поэтому республиканцы так ненавидели его.

В 1801 году республиканцы наконец-то получили контроль над национальным правительством и смогли оказать давление на британцев, чтобы заставить их разрушить свою навигационную систему, как только договор Джея прекратит свое действие в 1803 году. Однако, как бы ни была важна для республиканцев потребность в рынках сбыта американской сельскохозяйственной продукции, было бы ошибкой считать внешнюю политику администраций Джефферсона и Мэдисона просто направленной на то, чтобы заставить Великобританию открыть больше своих рынков для американских товаров. Ссора республиканцев с Британией была в большей степени политической, чем экономической. Они хотели не просто изменить навигационную политику Великобритании, они хотели изменить ее монархический режим.

Республиканцы никогда не были довольны внешней политикой федералистских администраций, которая, по их мнению, была явно предвзятой по отношению к Великобритании. Особенно их возмущало доминирование Великобритании над американской торговлей. Они считали, что, ограничив торговлю бывшей материнской страны, они смогут вонзить кинжал в сердце британского могущества.

Несмотря на все усилия Америки наладить торговлю с другими странами после революции, стране не удавалось сбросить с себя путы, которыми Британия держала американскую торговлю. Неважно, что от этой торговли зависело процветание Америки. Они хотели ограничить ее, чтобы расширить, или так они говорили публично; на самом деле они хотели гораздо большего.

У лидеров республиканцев было несколько мотивов для своих действий. На самом деле их меньше волновало коммерческое процветание страны, чем статус Америки в мире. Их возмущало отношение Европы и особенно Великобритании к Соединенным Штатам как к менее значимой нации. Республиканцы не только мечтали о создании нового типа мировой политики, которая исключала бы традиционное обращение к войне, но, что еще более важно, как граждане зарождающейся республики они хотели международного признания независимости и идентичности своей нации, особенно со стороны бывшей материнской страны. Поскольку способность нации обмениваться товарами с другими государствами мира, наряду с ее способностью вести войну, была главным показателем ее равного статуса как суверенного государства, республиканцы считали, что применение экономического принуждения против Великобритании станет достойным напоминанием о том, что Соединенные Штаты фактически выиграли Войну за независимость.19

Придя к власти в 1801 году, республиканцы в значительной степени придерживались либеральных принципов международной торговли, которые американцы впервые попытались воплотить в жизнь в типовом договоре 1776 года. Их конечная цель, как это часто бывает, была поистине грандиозной и запутанной.

Хотя эти либеральные принципы предполагали установление свободной торговли во всем мире, их целью было не просто способствовать коммерческому процветанию во всем мире, но и содействовать миру во всем мире. Если бы все страны относились к иностранным кораблям и товарам так же, как к своим собственным, торговля между странами текла бы свободно и разрушила бы искусственные меркантилистские барьеры, возведенные монархиями Европы. Многие республиканцы надеялись, что этот свободный торговый поток мирно свяжет страны и изменит традиционные методы ведения международной политики. Торговый обмен заменит политическое соперничество монархических правительств, ориентированных на военное дело, и создаст возможности для установления всеобщего мира. Секрет заключался в том, чтобы избавиться от монархии и установить повсюду республики. Именно поэтому многие республиканцы так отчаянно цеплялись за идею Французской республики, даже когда реальность наполеоновской диктатуры делала эту веру все более несостоятельной.

Республиканцы считали, что республики по природе своей миролюбивы, в то время как монархии процветают за счет развязывания войн. "Из всех врагов общественной свободы, - писал Мэдисон в 1795 году, - война, пожалуй, самый страшный, потому что в ней заключены и развиваются зародыши всех остальных [врагов]". Будучи "родителем армий", война не только способствует росту "долгов и налогов", но и, по его словам, означает "расширение дискреционных полномочий исполнительной власти; умножение ее влияния при распределении должностей, почестей и вознаграждений; и все средства обольщения умов добавляются к средствам подчинения силы народа".20 В 1806 году старый радикал Томас Пейн все еще повторял эти либеральные настроения. Именно потому, что Великобритания была монархией, Пейн считал, что она никогда не заключит мир. Британское правительство "придерживается системы войны", - сказал он посетителю своего нью-йоркского дома , - и будет продолжать ее до тех пор, пока у него есть средства".21 В отличие от федералистов, которые считали, что единственный способ подготовиться к войне - это построить правительство и вооруженные силы на европейский манер, республиканцы полагали, что Соединенные Штаты как республика не нуждаются и не могут позволить себе традиционную армию и флот и раздутое военное правительство. "Наша конституция - это мирное учреждение, она не рассчитана на войну", - заявлял президент Джефферсон. "Война поставила бы под угрозу ее существование".22

Именно такое мышление лежало в основе восторга демократов-республиканцев по поводу изобретений Роберта Фултона в области подводной войны. Фултон, который провел два десятилетия за границей в период с 1787 по 1806 год, общаясь с такими радикалами, как Томас Пейн и Джоэл Барлоу, был убежден, что подводные лодки и торпеды могут произвести революцию в военно-морской войне. Способные уничтожать военные